|
|
|
|
|
|
|
Изобразительное искусство Томска
3 Новые времена
Нам надо из фотографов превратиться в живописцев, из переписчиков в писателей, из таперов в композиторов и т. п., другими словами, увидеть и услышать в окружающей жизни то, что питает ум и чувства, но что пока остается незамеченным, благодаря намеренному нежеланию или благодаря своего рода дальтонизму. «Свободная Сибирь», 1919 г., № 98 За весь XIX век в Томске были организованы всего лишь две художественные выставки: П. Кошарова в 1860 и А. Мако в 1887 году. Едва ли не в последний день XIX века (28 декабря 1899 г.) открылась и третья выставка, организованная тогда еще необычным способом. Тринадцать местных коллекционеров и художников, обладателей картин, соединили свои сокровища и выставили их на обозрение в зале думы мещанского общества. Цель выставки была не художественная. Все сборы, полученные от оплаты за вход, и даже выручка чайного буфета предназначались населению Бессарабии, пострадавшему от неурожая. Перечень картин, попавших на выставку, установить сейчас невозможно. Всего их было около восьмидесяти пяти, и представляли они в основном малые портреты и пейзажи. Однако выставка произвела на томичей самое благоприятное впечатление, и ее пришлось продлить, несмотря на всевозрастающую арендную плату за помещение. Прошло всего два месяца со дня закрытия выставки, а в том же доме мещанского общества открылась новая — «Выставка дамских рукоделий». Выставка эта, отмечалось в газете «Сибирская жизнь»,— богаче прежде бывших и в качественном и в количественном отношениях...» Еще не закончился 1900 год, а в Томске открылась Третья выставка, на сей раз малохудожественного свойства. Вместо настоящих картин зрители увидели печатные подделки под масляную живопись, распределенные по залам сюжетными сериями: олеографии на религиозные темы, пейзажи, изображения купальщиц... Тут же демонстрировались «чудеса техники» — граммофон и стереоскоп. После выставки репродукций всякие слухи о живописи заглохли почти на год. Правда, еще работали художественно-промышленные классы, а Академия художеств даже выделила для них пособие в 200 рублей. Но очень скоро выяснилось, что расходовать деньги не на что, так как классы вот-вот прекратят свое существование. И именно в это время в Томск для продажи своих картин и этюдов приехал Владимир Дмитриевич Вучичевич. «Выставка картин является одним из редких и приятных событий в Томске. Неудивительно, что с первого дня публика посещает ее охотно»,— так начала Л. Базанова доброжелательную рецензию на выставку В. Д. Вучичевича. Да и как было не исполниться доброжелательности от выставки живописца, хотя и слабого, но пишущего с натуры и пытающегося выразить не только живописный эффект, но и настроение. В. Д. Вучичевич, не собиравшийся долго задерживаться в Томске, после выставки все же задержался и, чтобы спокойно копить картины к следующей, открыл студию для желающих учиться рисованию. 2 марта 1902 года открылась выставка «экспонента академической, московской периодической, исторической и других выставок» Лидии Павловны Базановой. Впервые в Томске устраивалась выставка, посвященная только жанровой живописи. И ни одной работы, в которой бы мелькнула тень сознательной подражательности! А ведь раньше именно копиями провинциальный художник создавал видимость равенства между собой и знаменитостью... Базанова же сама выбирала жанры, сама разрабатывала идею картин. Точное изображение натуры было для Базановой законом. Однако писала она со стремлением к мягкому согласованию цвета, к той несколько эскизной живописи, которая предлагает любоваться самой техникой, потому что и в технике есть своя красота, есть своя правда. Впечатлению, правда, мешала некоторая дробность — общая болезнь художников переходного периода. Достоинством же работ Базановой следует признать смело вводимые ею в портрет или пейзаж местные темы. Благодарный Вучичевич немедленно после открытия выставки Базановой взялся писать о ней статью. Однако половину статьи он потратил на оправдание перед зрителем широкой манеры письма Базановой. «Взгляните на лучших современных нам мастеров,— писал он,— все они с широким полетом фантазии и вкуса соединяют и широкую манеру письма. Наши краски столь еще несовершенны, что для свежести тонов картин необходимы широкие неповторные взмахи кисти. Если картина написана не сразу — это сильно отражается на свежести блеска ее колорита. Вот почему теперь пишут широко. Таким образом писанные картины рассматривать близко нельзя, надо отходить от картины до тех пор, пока сама манера исполнения, т. е., как принято называть, «мазки» не будут видны...» Отчасти Вучичевич прав. Писанный в один прием этюд не требует от художника знания техники и технологии живописи для сохранения ее свежести. Длительная работа над картиной может не мешать блеску ее колорита, если художник — мастер своего дела и знает, как взаимодействуют между собой разные слои краски, как один цвет повышает звучность другого или, наоборот, гасит свечение соседа... Но кончал Вучичевич едва ли не полным отрицанием того, о чем писал: не надо смотреть манеру исполнения, надо получать суммарное впечатление! Должно быть, чувство неполного соответствия между общими рассуждениями и действительной живописью тормозило Вучичевича, когда он писал уже непосредственно о выставке Базановой. Картины «Съезд князей в Любиче», «Крючники», «Майская ночь», «Мечта», «Сибирский крестьянин», «Самарянка» охарактеризованы как-то невнятно, беглой скороговоркой. Что-то ему не нравилось в живописи Базановой, но что именно — он так и не сказал, а может быть, даже и не понял. Сам Вучичевич, не имея сил быстро подготовить вторую выставку своих работ и противопоставить ее выставке работ Базановой, все же не смог отказаться от искушения и дал несколько картин на выставку дамских рукоделий, открытую в Томске в пятый и в последний раз. Живопись ли его была слишком спешной или вообще чуждой оказалась она общему духу выставки, но только зрители остались к ней равнодушны. «Картины Вучичевича особыми достоинствами не блещут...» — только и было сказано в газете. На Сибирь вообще и на Томск в частности многие в то время смотрели как на рынок художественной продукции. Японцы, например, привозили сюда лаковые коробки, веера, вышивки шелками. Французы организовали поездку по Сибири, в двух вагонах перевозя живопись из Иркутска во Владивосток и дальше — в Порт-Артур и в порт Дальний. Несмотря на невысокий уровень произведений, французская выставка имела большой успех. Чувствительные сцены, чистенькая техника, золоченые рамы, да и сами слова — «французская выставка» —создали выставке популярность, хотя среди авторов не было ни одного достаточно известного художника. Летом 1903 года петербургские художники решили организовать в Сибири свою выставку. Такие выставки в общем не были явлением исключительным, но Сибирь находилась далеко, перевозки картин требовали расходов, и надо было проявить смелость, чтобы взяться за подобное дело. Идею выставки с удовольствием поддержали жившие в Петербурге сибиряки: Менделеевы, Сукачевы, М. Педашенко-Третьякова, Г. Гуркин. М. Педашенко-Третьякова специально ездила в Красноярск, Томск, Иркутск, подготавливая общественное мнение. В итоге свои работы на выставку дали следующие художники: В. Астафьева, Е. Бем, Баллод, Бразоль, Ф. Бухгольц, А. Вернер, Э. Визель, И. Вельц, И. Гинцбург, Г. Гуркин, Э. Гюбнер-Симонас, М. Диллон, Т. Зайденберг, А. Капустина, Каррик, Кожина, А. Киселев, Клепорнин, Г. Кондратенко, Кузнецова-Вельц, Ланделен, Л. Лагорио, Т. Лиандер, Максимов, В. Матэ, Е. Малишевская, Л. Майков» Т. Мартынова, А. Менделеева, Кавос-Зарудная, Онуфриева, Орлов, М. Пален, М. Педашенко-Третьякова, А. Рылов, П. Самойлов, Семенова, Е. Столица, М. Сукачева, Тилле, Трофимовская, Толстая, Фельдман, Н. Химона, Цветаев, Цветкова, И. Шишкин. Передвижники, члены Петербургского общества художников, общества акварелистов, дамского художественного кружка, Московского общества поощрения художеств дали по два-три произведения каждый. В Петербурге и в Москве эти общества не устраивали совместных выставок, поскольку придерживались разных эстетических позиций. Но на уровне этюдов и малозначащих произведений, которые и были посланы в Сибирь, трудно было выразить свои принципиальные взгляды. Поэтому выставка, хотя и представляла многих художников и многие направления, показала скорее техническое состояние искусства в России, чем творческое. Выставка открылась 14 сентября. Шли дожди, немощеные улицы Томска раскисли. Пришедшая на выставку публика сразу попадала в тесное помещение бесплатной библиотеки, сплошь увешанное эскизами, графикой и непременным атрибутом сибирских выставок — копиями с картин известных художников. Более подготовленная часть публики ясно выражала свое неудовольствие явно пренебрежительным отношением петербургских художников, давших на выставку одни лишь этюды, однако в целом томская выставка была принята доброжелательно. «Нынешняя выставка есть только смелый почин, и мы, конечно, имеем по ней далеко не полное представление о современных выставках — многих художников видим лишь в этюдах и эскизах, многих совсем не видим, но этого и нельзя требовать на первый раз»,— писала в газете «Сибирская жизнь» А. Капустина. Надежда на лучшие времена, когда в Сибирь будут присылать картины лучшие русские художники, придавала силы томичам. Да, в конце концов, они не по репродукциям только, а в непосредственной близости получили возможность увидеть мастерство самых разных художников. Живопись маслом, акварель, рисунки пером, офорты, пастель, скульптура, которая практически перестала существовать в Сибири со времен запрещения деревянных статуй для церквей,— все это должно было производить на томичей достаточно сильное впечатление. М. Педашенко-Третьякова показала тринадцать картин и этюдов, изображавших сибирскую природу. М. Сукачева — портрет Г. Потанина, написанный, вероятно, в Петербурге. Кроме того, поступили работы томичей М. Черепановой и В. Вучичевича. С этим добавлением выставка была отправлена из Томска в Красноярск, а оттуда еще дальше — в провинциальный Иркутск. Не успели томичи проводить петербургскую художественную, как в их городе открылась (7 марта 1904 года) выставка французской живописи. «Настоящая выставка представляется редким явлением на нашей далекой окраине. Конечно, самое расстояние уже не позволяло французам высылать к нам такой состав художественных произведений, который бы отражал вполне современное состояние французского искусства. И настоящая выставка не может дать полного представления о французской школе, занимающей с ее разнообразием техники и направлений первенствующее место среди современных школ живописи. Картины настоящей выставки служат образцами реальной школы; по технике отличаются законченностью, детальностью отделки и гладким письмом. Тут нет ни пленэристов, ни пуантиллистов; есть несколько образчиков «ню», которые тоже не могут дать представления о том мастерстве и изяществе, которых французские художники достигли в этой области»1. После русской и французской передвижной странно выглядела выставка А. Сахарова, открывшаяся 5 сентября 1904 года в зале железнодорожного собрания. А. Сахаров привез в Томск почти документальные отчеты о войне с Японией: «Крейсер «Богатырь», «Гибель «Петропавловска», «Бой у Порт-Артура»...— девять картин и одна раскрашенная фотография... Все это заинтересовало томичей лишь самим видом мест, в которых проходила война. О ценности же художественной говорить не приходилось. После четырех лет учительства в Томске Вучичевич решил снова открыть персональную выставку. За это время от незатейливого писания с натуры он пришел к попыткам определенного декоративного истолкования цвета. Оставаясь по-прежнему пейзажистом, он, по примеру других, начал писать жанровые картины. Одна из них изображала «Страх» — человека среди призраков. Но рядом с нею можно было увидеть картину совсем другую, и сюжет ее был поистине страшен — сожжение черносотенцами ни в чем но повинных людей в здании железнодорожного собрания... Вучичевич, кажется, был единственным томским художником, откликнувшимся на события октября 1905 года... Несмотря па слабость формы — большой горящий дом, маленькие, неловко нарисованные фигурки людей с дубинками...— картина и поныне служит ярким документом лет первой революции. Вучичевичу хотелось издать картину в виде художественной открытки и распространить ее среди публики. Но хотя ему и не удалось это сделать, работы последних лет достаточно красноречиво характеризовали его как художника... В то время Г. Гуркин был еще студентом Академии, но жил дома, на Алтае. Вернуться в Петербург для представления картины на звание художника ему помешали студенческие волнения 1905 года, а позднее Гуркин и сам не захотел добиваться диплома. Главное, считал он, работа. Работал же он целиком над сибирской темой. Это постоянство и создало ему у сибиряков твердый авторитет. Однако Вучичевич не думал сдаваться. Ровно через год (17 февраля 1906 года) он открыл еще одну выставку. Чувствуя свою слабость в области символизма, он приготовил на сей раз небольшие холсты, удобные для развески в небольших помещениях деревянных домов Томска. На холстах были снова закаты и восходы, блеск воды под луной и солнцем... Материальный успех Вучичевичу был обеспечен, но именно с этой выставки он начал терять уважение людей, живших интересами искусства. «Вучичевич человек еще молодой,— писала А. Капустина,— и несомненно талантливый, и будет жаль, если он пойдет и далее по намеченному его последними выставками пути, остановится на повторении или варьировании нескольких удавшихся ему мотивов, в которых он до того набил руку, что, к великому умилению своих почитателей, может повторить эти мотивы на полотне быстро, почти моментально, чуть ли на закрывши глаза...»2. После февральской выставки Вучичевич взялся за устройство еще одной, однако 21 сентября 1906 года, когда Вучичевич был на похоронах своего сына, загорелся его дом, и приготовленные к выставке картины сгорели.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
||
1Л. Базанова. Выставка картин французских художников. «Сибирская жизнь», 21 марта 1904 г.
2А. Капустина. Выставка картин В. Д. Вучичевича. «Томский театрал», 1906, № 3—4, стр. 7.