|
|
|
|
|
|
|
Путь к вершинам.
Житейская биография (есть еще и творческая) Михаила Яковлевича Будкеева предопределена тем, что он родился в 1922 году в алтайском селе. Не надо зарываться в личное дело художника, чтобы предсказать неизбежное для него: ломку деревенской крестьянской традиции в родном селе и, кажется, во всем свете, Вторую мировую войну, уйти от которой сверстникам Будкеева и близким к ним поколениям жителей Сибири, России не дано, послевоенное медленное восстановление мирного быта и относительно спокойное развитие творчества, перестройку, поколебавшую почву под ногами всей российской интеллигенции… Двадцатый век не давал художникам, рано почувствовавшим свое призвание, беспрепятственно войти в искусство, не давал времени на спокойное вдумчивое творчество. У Михаила Яковлевича есть картина под названием «Из моего детства», написанная им на пятьдесят шестом году жизни. Она показывает часть комнаты деревенской избы. В комнате ножная прялка, керосиновая лампа с семилинейным стеклом, расшитые полотенца на стене, на фоне полотенец парный портрет родителей под стеклом и в рамочке. Вот то, с чем успел сродниться юный Будкеев, признать исконно своим, но что давно ушло безвозвратно. Разрозненные музейной ценности предметы сведены в единую композицию волей художника, их ансамбль он не подсмотрел, а построил и тем самым поклонился неспешному течению времени в традиционной сибирской деревне Картин войны или быта военных лет у Будкеева нет, есть только этюды пейзажей со следами войны («Траншеи. Здесь были бои», «Памятники сражений»), написанные в 1960 году во время поездки во Псков. Многие фронтовики, воспринявшие войну как катастрофическое разрушение норм жизни, вернувшись к мирным будням, не могли о ней вспоминать и рассказывать, не могли ее изображать. Им не хватало сил заново переживать только что отошедшие в прошлое кошмары. Предположение, что всякий художник, присутствовавший при исторических событиях непременно эти события отобразит историей искусства не подтверждается. Есть явления, от каких хочется отвернуться, есть и жизнеутверждающие мотивы, в том числе непреходящего значения. Им и служат художники. Будкеев участвовал в боях на Курской дуге, где смерть беспощадно косила и «наших» и «не наших». Она зацепила своей косой и Будкеева. Но только зацепила. Он пролежал в госпитале более года и, к счастью, вышел оттуда хотя и с травмированной ногой, но все-таки живой и дееспособный. Да и по техническим причинам не мог он тогда откликаться на события, проходившие перед его глазами. Он не имел за плечами никакой художественной школы, никакого опыта рисования и живописи. Детские рисунки и участие в выпуске стенгазет может быть закладывали первые камни в фундамент творчества, но для успешной работы на равных с «настоящими» художниками требовалось совсем другое. До двадцатилетнего возраста не довелось ему коснуться этого «другого», и встретить живого художника, живую картину. Только однажды, когда он перед отправкой на фронт проходил ускоренную подготовку в Новосибирском пехотном училище, ему посчастливилось увидеть на выставке находившейся здесь в эвакуации Третьяковской галереи подлинные картины В.И. Сурикова, В.Г. Перова, В.В. Пукирева… Увидел и обомлел – вот какие чудеса существуют на белом свете! И с той поры он уже не мог забыть чудного мгновенья, родившего в нем «и жизнь, и слезы, и любовь». Послевоенный Бийск еще не потерял дореволюционной патриархальности. Чистая холодная река Бия, убегая от Телецкого озера, по дороге напрыгалась на каменистых порогах и уже спокойно текла мимо Бийска к слиянию с Катунью. За Бией невидимый, но предощущаемый возвышался Горный Алтай. Художественной школы, Союза художников в городе не было, была артель «Быт» и при ней так называемая художественная мастерская, выполнявшая в основном малярные работы. Если бы отечественная история не перебивалась шараханьями из стороны в сторону с переломами человеческих жизней целыми поколениями и сословиями, Будкеев мог бы прикоснуться в Бийске к памяти Г.И. Гуркина, который здесь в иконописной мастерской успешно начинал свой творческий путь. С Гуркиным у Будкеева, как выяснилось в продолжение его полувекового творчества, много точек соприкосновения по алтайской теме, по сюжетам пейзажей, иногда производящих впечатление, будто они писаны художниками с одного мотива и одновременно. При всем том Будкееву дарована судьбой индивидуальная способность, любя природу, улавливать дух места. У наших современников есть достаточно оснований воспринимать творчество Гуркина и Будкеева как одну линию искусства Сибири в его эволюционном развитии. Живший в Бийске живописец Д.И. Кузнецов, ученик и товарищ Гуркина, приветил Будкеева и помог ему оглядеться на первых порах в искусстве, однако Кузнецов хотя и был долгие годы рядом с Гуркиным, и в буквальном смысле писал те же мотивы, что и его учитель, своему наставнику все-таки не ровня, а подлинные лучшие полотна Гуркина после его расстрела в 1937 году как врага народа были в 1940-х годах любителям искусства недоступны. Вместо прямого пути в искусстве от предшественника к продолжателю Будкееву пришлось идти случайными зигзагами. После артели «Быт» последовал декорационный цех Бийского драматического театра, далее работа художником-оформителем на Бийском котельном заводе. Работа театрального художника имеет свою специфику, которая не каждому даровитому живописцу по плечу и по нраву. Одно то, что при выполнении декораций употребляется кисть очень похожая на швабру, названная театральщиками «дилижансом», показывает особую специфику театрального искусства. Наполненный краской «дилижанс» приходится возить по холсту, потому что надо перекрывать цветом большие поверхности задника или кулис. Но в театре работали хорошо подготовленные грамотные художники, не маляры-ремесленники (тоже нужные на своем месте люди). Работа рядом с ними подняла Будкеева на новую ступень профессионализма. Началась кроме того систематическая работа над этюдами, как правило, пейзажными. Художник на заводе внутренне свободнее художника театра, где вечная спешка перед сдачей спектакля и вечная дружба-вражда художника с режиссером. На заводе надо писать объявления, афиши, проектировать доски почета, оформлять территорию завода к праздникам, что тоже прирожденному живописцу не в радость. Станковая живопись на заводе почти не требуется. Живописью художник занимается по собственной охоте и столько, сколько может в свободное от заводских заданий время, иногда и одновременно с ними. При постоянном общении с художниками театра И.М. Перетолчиным, М.П. Смородкиным, М.Ю. Стэгером, с шестидесятилетним Д.И. Кузнецовым Будкеев написал первые в своей жизни картины: «Котлы – стройкам коммунизма» и «На строительной площадке котельного завода». На очередную ступень в искусстве Будкеев поднялся уже в Барнауле. Сначала в Барнаул приехала на девятую краевую художественную выставку, открывшуюся в октябре 1951 года, его картина «Котлы – стройкам коммунизма». Через три года (1954) он и сам с семьей перебрался в центр Алтайского края. В каталоге краевой выставки Будкеев записан в группу самодеятельных художников – сказалось формальное прочтение анкетных данных художника с указанием места его службы в Бийске (котельный завод), - но очень скоро отношение к нему переменилось. В ноябре 1956 года в Иркутске открылась выставка произведений художников Сибири и Дальнего Востока, ее готовили исподволь, не торопясь с отбором произведений. И на нее-то у Будкеева, еще не состоявшего в членах Союза художников, выставочный комитет отобрал пять пейзажей с незамысловатыми названиями: «Кедр», «Весна», еще раз «Весна», «В горах Алтая», «Первая борозда». У пейзажей размеры в тетрадный лист (12х18, 21х34...), только картина «В горах Алтая» побольше (39х86), их надо было находить среди больших полотен приготовленных к выставке и, приблизившись к ним, рассматривать почти как миниатюру. И члены выставкома приблизились и рассмотрели в картонках и холстиках достоинства живописи, соответствующие уровню выставки. Именно потому, что Будкеев был замечен среди живописцев Сибири, ему дали возможность продолжить его университеты. Его рекомендовали в Республиканский Дом творчества на Байкале, в 1956-м году еще не открывшийся. Дом творчества открылся тремя годами позднее. Среди первых его гостей был Будкеев. Группа, работавшая в Доме творчества, «поток» по официальной художнической терминологии, комплектовалась для двухмесячной совместной работы при полном обеспечении жильем, питанием, проездом туда и обратно. Руководителем группы в 1959 году был В.Н. Гаврилов - восходящая звезда на отечественном художественном небосклоне. За картину «Свежий ветер» на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Вене Гаврилов получил золотую медаль. Широко, красиво написанная картина Гаврилова того стоит. Он и вел за собой съехавшихся на Байкал живописцев. По его словам, живописец должен во время работы гореть, неистовствовать. Пусть ломаются кисти, затаптываются упавшие на землю тюбики с красками - всё пустяки перед холстом на мольберте. Будкеев надолго запомнил призывы Гаврилова, но следовать им он не мог. Да и сам Гаврилов им не следовал, что видно по обдуманности его картин, по углубленной психологичности его героев. Ценность гавриловского руководства не в буквальном значении сказанных им слов, а в подвижническом отношении к творчеству, в личном примере его работы над картиной. Почти сразу от Байкала Будкеев переместился в Вышний Волочек, на так называемую «Академическую дачу». И снова встреча с незаурядными художниками России. Его и там приняли хорошо. Рекомендовали работать два срока, то есть четыре месяца на освоенном художниками месте в окружении даровитых живописцев России. По семейным обстоятельствам он не смог воспользоваться лестными предложениями. На следующий год (1961) его приняли в Союз художников и дальше он уже строил себя как художника сам, извлекая пользу из общения с живописцами Барнаула, а также со всеми прочими, с кем ему приходилось встречаться в Сибири, в Москве, в поездках по стране. Ко времени вступления в Союз художников Будкеев уже полностью подпал под обаяние Алтая. Горный Алтай рядом. Горный Алтай – рай для пейзажиста. Тут открываются и далекие панорамы с хребтами заснеженных гор, и отражающие небо озера, и рвущиеся через камни потоки рек и речек. Виды Алтая, представляемые художником на выставках, привлекали к себе и вечно будут привлекать многих. География их распространения по частным и музейным коллекциям от Бийска, Барнаула до США и Японии всесветна. Они воплощают в себе данный человеку природой образ бодрой романтики. Их время не уйдет в прошлое, как не уходит из жизни человека стремление к возвышенному и к прекрасному. Тема Алтая у Будкеева пейзажами не ограничивается. На всех персональных выставках живописца помимо пейзажей присутствуют натюрморты, портреты, многофигурные композиции. Существующая веками классическая школа искусства именно такой комплекс жанров и рекомендовала для выработки у художника уверенного профессионализма. В школе принята ненарушаемая последовательность от натюрморта через рисунок и живопись фигуры человека к картине исторического значения. Будкеев названную последовательность не соблюдал. Хронологически пейзаж у него предшествует другим жанрам, а далее они пошли рядом, на равных правах дополняя друг друга. Но и в таком неразрывном единстве и стало быть во взаимопроникновении они заставляют художника раскрывать разные аспекты темы. Натюрморты Будкеев пишет что называется «в упор», когда каждый изображенный предмет являет свойственные ему форму, фактуру, материальность, цветность. Здесь мир земного, повседневного. Портреты или фигура человека, сохраняя связь с миром вещей, подчеркнутой материальности не имеют. Материальность в них замещается психологизмом или во всяком случае наклонностью к нему. Многофигурная композиция всегда пишется им в пейзаже с отдаленными планами, где царствуют свет и простор. Их и писать приходится светло и в известной степени бесплотно, иначе группы людей начнут рассыпаться на обособленные единицы. Сюжеты натюрмортов алтайской темы многочисленны и разнообразны. Будкеев писал на Алтае цветы, камни, грибы, пойманных рыб. Богат ими Алтай. В обстановке мастерской написал он несколько натюрмортов с привезенными из путешествия по Алтаю рогами оленей, горных козлов, косуль. Есть у него и такой относительно редко встречающийся тип натюрморта как «Ночью на стоянке». В нем на крюках, вбитых в бревенчатую стену, висят на временном покое шуба, седла, лежит на чурбаке охотничий нож. Вся биография жителя гор налицо. Человек в алтайской теме Будкеева, если считать портретный вариант темы, не повествовательно-жанровый, представлен, менее разнообразно. За свою жизнь Будкеев написал немало портретов, однако портретное искусство оценивал как пребывание на чужой территории. Работая над портретом, он нередко прикрывал свои сомнения этнографическими приметами в одежде («Девушка из Онгудая»), атрибутами рода занятий («Чабан»), что портрет как таковой не унижает, атрибуты биографического или социального свойства используются в портретах от сотворения мира, в данном же случае они характеризуют изображенного человека и самооценку художника. У него никогда не было сомнений и колебаний при изображении лошадей. «Портретов» лошадей у Будкеева едва ли не больше портретов людей. По двое, по трое, в одиночку они у него везде: в горах, в степях, в поселках, в картине «Старый Барнаул». Типичная для Будкеева картина «В Чуйской степи» показывает трех самых обыкновенных алтайских лошадей у коновязи, не красавиц, не аристократок лошадиной породы, просто симпатичных в своей домашней простоте помощниц человека. Все они под седлами. Справа невдалеке от лошадей из-за рамы картины выставился мотоцикл. На него художник тоже взглянул. Есть на свете и мотоциклы. Их место в картинах Будкеева на втором плане, если не на третьем. На первом плане лошади. Производственные мотивы время от времени появляются в творчестве нашего художника. Вспомним раннюю картину «Котлы – стройкам коммунизма», тринадцать лет спустя он увековечил строительство капитального моста через Бию, написал судоверфь на Байкале, пристань на Оби, написал несколько картин в местах рудников и шахт. Их должно было быть много больше. В 1950-1980-х годах производственная тематика поощрялась, материально и морально поддерживалась, а Будкеев в середине 1970-х годов был председателем Алтайской организации Союза художников. По долгу службы ему приходилось поощрять производственников. Себя он не сумел поощрить, что однако его репутации не повредило. Не видя этих картин на выставках Будкеева, кто почувствует, что чего-то в его творчестве недостает? Роскошь Алтая в его лучших картинах («Стоянка под облаками. Курай», «В долине Курая», «Северо-Чуйский хребет»…) делает автора их и современным и значительным. В начале 1980-х годов благодаря своему соратнику по Алтайской организации Союза художников Ф.С. Торхову Будкеев переступил границу Монголии, где, кстати, Гуркин тоже бывал, и с той поры в творчество Будкеева стала вплетаться монгольская нить. С годами она разрослась, разветвилась. В ней стали развиваться те же жанры живописи, что и в алтайской теме: натюрморт, портрет, пейзаж и даже мелькнула производственная тема («Баганурский угольный разрез»). Лошади и в Монголии есть. Есть там и верблюды. Так что жанровая полнота монгольской серии Будкеева не уступает жанровой полноте алтайской темы. Они сложились наподобие двух близнецов, очень друг на друга похожих и при том сохраняющих внутреннее и внешнее различие. Уровень живописи в ней и характер колорита узнаваемо будкеевские. Помимо названных устойчивых тем – алтайской и монгольской – есть у Будкеева серии картин и этюдов, выполненных по байкальским впечатлениям, псковским, крымским, армянским, городским барнаульским. Скромным пейзажным жанром с добавлением натюрмортами и портретами Будкеев охватил широкие горизонты жизни человека. И всегда от молодых лет до нынешнего возраста все его картины излучали оптимизм. Во всех в них незакатное солнце согретого любовью к природе творчества.
|
|
|
|
|
|
||